Неточные совпадения
И всякий народ, носящий в себе залог сил, полный творящих
способностей души, своей яркой особенности и других даров бога, своеобразно отличился каждый своим
собственным словом, которым, выражая какой ни есть предмет, отражает в выраженье его часть
собственного своего характера.
— Смотрю я на вас, мои юные собеседники, — говорил между тем Василий Иванович, покачивая головой и опираясь скрещенными руками на какую-то хитро перекрученную палку
собственного изделия, с фигурой турка вместо набалдашника, — смотрю и не могу не любоваться. Сколько в вас силы, молодости, самой цветущей,
способностей, талантов! Просто… Кастор и Поллукс! [Кастор и Поллукс (они же Диоскуры) — мифологические герои-близнецы, сыновья Зевса и Леды. Здесь — в смысле: неразлучные друзья.]
Эта
способность уважать себя именно в своем положении — чрезвычайно редка на свете, по крайней мере столь же редка, как и истинное
собственное достоинство…
Куча
способностей, дарований — все это видно в мелочах, в пустом разговоре, но видно также, что нет только содержания, что все
собственные силы жизни перекипели, перегорели и требуют новых, освежительных начал.
— Вы ошибаетесь, Игнатий Львович, — невозмутимо продолжал Альфонс Богданыч. — Вы из ничего создали колоссальные богатства в течение нескольких лет. Я не обладаю такими счастливыми
способностями и должен был употребить десятки лет для создания
собственной компании. Нам, надеюсь, не будет тесно, и мы будем полезны друг другу, если этого, конечно, захотите вы… Все зависит от вас…
Если же в ком и после самодурной дрессировки еще останется какое-нибудь чувство личной самостоятельности и ум сохранит еще
способность к составлению
собственных суждений, то для этой личности и ума готов торный путь: самодурство, как мы убедились, по самому существу своему, тупоумно и невежественно, следовательно ничего не может быть легче, как надуть любого самодура.
Конечно, ему всех труднее говорить об этом, но если Настасья Филипповна захотела бы допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить свою
собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла бы, что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество: что тут один только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая так прекрасно могла бы воскреснуть в любви и в семействе и принять таким образом новую цель; что тут гибель
способностей, может быть, блестящих, добровольное любование своею тоской, одним словом, даже некоторый романтизм, не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны.
Сила любви никак не зависит ни от взаимности, ни от достоинства любимого предмета: все дело в восприимчивости нашей
собственной души и в ее
способности сильно чувствовать.
Теперь, три месяца спустя, общество наше отдохнуло, оправилось, отгулялось, имеет
собственное мнение и до того, что даже самого Петра Степановича иные считают чуть не за гения, по крайней мере «с гениальными
способностями».
Догадавшись, что сглупил свыше меры, — рассвирепел до ярости и закричал, что «не позволит отвергать бога»; что он разгонит ее «беспардонный салон без веры»; что градоначальник даже обязан верить в бога, «а стало быть, и жена его»; что молодых людей он не потерпит; что «вам, вам, сударыня, следовало бы из
собственного достоинства позаботиться о муже и стоять за его ум, даже если б он был и с плохими
способностями (а я вовсе не с плохими
способностями!), а между тем вы-то и есть причина, что все меня здесь презирают, вы-то их всех и настроили!..» Он кричал, что женский вопрос уничтожит, что душок этот выкурит, что нелепый праздник по подписке для гувернанток (черт их дери!) он завтра же запретит и разгонит; что первую встретившуюся гувернантку он завтра же утром выгонит из губернии «с казаком-с!».
Заметив в нас наклонность к здравомыслию и желая воспользоваться этой
способностью в видах распространения
собственной фабрики ситцев и миткалей, он задумал основать
собственный кубышкинский литературно-политический орган, который проводил бы его кубышкинские идеи.
— Ты это что? — удивился Пепко, никогда не терявший присутствия духа и лишенный
способности приходить в отчаяние. — Малодушие?.. Разочарование в
собственной особе?
Нет у последнего ничего готового, кроме того, что он приготовил своими
собственными руками и до чего додумался силою
собственной мыслительной
способности.
А как просто объясняются мои
собственные сомнения в том, что я здоровый! Как настоящий художник, артист, я слишком глубоко вошел в роль, временно отождествился с изображаемым лицом и на минуту потерял
способность самоотчета. Скажете ли вы, что даже среди присяжных, ежедневно ломающихся лицедеев нет таких, которые, играя Отелло, чувствуют действительную потребность убить?
Но человек, легко и быстро понимающий предметы, имеющий живые и высокие стремления, знающий очень хорошо степень
собственных сил, такой человек вдруг, поддаваясь лени, отстает от всякого дела и употребляет свои
способности только на пересыпанье из пустого в порожнее или на различные непохвальные проделки: это уже досадно и горько.
Но теперь мы не уважаем подобных заслуг, [равно] как не уважаем человека [и] за то, если он лишил себя
способности любить женщину или заглушил в себе
собственную волю до того, что уже превратился в автомата [, только исполняющего чужие приказания].
Я отыскивал его в истории человечества и в моем
собственном сознании, и я пришел к ненарушимому убеждению, что смерти не существует; что жизнь не может быть иная, как только вечная; что бесконечное совершенствование есть закон жизни, что всякая
способность, всякая мысль, всякое стремление, вложенное в меня, должно иметь свое практическое развитие; что мы обладаем мыслями, стремлениями, которые далеко превосходят возможности нашей земной жизни; что то самое, что мы обладаем ими и не можем проследить их происхождения от наших чувств, служит доказательством того, что они происходят в нас из области, находящейся вне земли, и могут быть осуществлены только вне ее; что ничто не погибает здесь на земле, кроме видимости, и что думать, что мы умираем, потому что умирает наше тело, — всё равно что думать, что работник умер потому, что орудия его износились.
Падший человек сохранил в себе образ Божий, как основу своего существа, и присущую ему софийность, делающую его центром мироздания, но утратил
способность найти свою энтелехийную форму, осуществить в себе подобие Божие. В нем было бесповоротно нарушено равновесие именно в области богоуподобления, а поэтому и самая одаренность его становилась для него роковою и опасною (ведь и для сатаны объективное условие его падения, соблазна
собственной силой заключалось в его исключительной одаренности).
Жизнь глубоко обесценилась. Свет, теплота, радость отлетели от нее. Повсюду кругом человека стояли одни только ужасы, скорби и страдания. И совершенно уже не было в душе
способности собственными силами преодолеть страдание и принять жизнь, несмотря на ее ужасы и несправедливости. Теперь божество должно держать ответ перед человеком за зло и неправду мира. Это зло и неправда теперь опровергают для человека божественное существо жизни. Поэт Феогнид говорит...
Ему отраднее было в ту минуту уважать себя, сознавать
способность на хороший поступок, чем выгораживать перед
собственной совестью трусливое «себе на уме».
В каждой отдельной
способности человека — целый мир в зародыше, который и выявляется от времени до времени при дисгармоническом раздражении» [См. там же, с. 303.]. «Поскольку человек по своей двойственной природе есть зеркало самой Истины в том смысле, что законы всего духовного и всего чувственного коренятся в его
собственных законах, постольку человек божественной природы» [См. там же, с. 304.]. «Истинно благая воля в человеке есть Христос в нем» [См. там же, с. 352.].
Все те юноши-парни, которые млели перед ее мощным взглядом, которые смотрели на нее, по ее
собственному выражению, как коты на сало, были противны ей. Она читала в их глазах
способность полного ей подчинения, тогда как она искала в мужчине другого — она искала в нем господина над собою. Она презирала их и в ответ на их признания била парней «по сусалам», как выражались соседи.